Нина Антониновна Коробьина

А.К.: Нина Антониновна, понятно, что война многое изменила: и людей, и страну, - но до этого какое было время? Какой были Вы?

Н.К.: Мне трудно сказать, какой я была в то время, но люди были хорошие, отзывчивые, добрые. Всяко было, конечно. Трудностей было много. У нас в доме, например, рядом с нашей была квартира, в которой без конца менялись жильцы, потому что их арестовывали.

А.К.: А где это было?

Н.К.: Жила я на Каланчовской улице. Это дом железнодорожный - принадлежал Октябрьской железной дороге. И жили там, в основном, железнодорожники, руководящий состав. Ну и вот люди в соседней квартире - не проходило года - менялись.

А.К.: Нервная, наверно, обстановка была? Вы и родители волновались?

Н.К.: Некоторое беспокойство было, так скажем. Раз одних людей забирали - могло то же самое и с моими родителями случиться. Отец у меня работал врачом, вначале - в здравпункте при Октябрьской железной дороге, а потом - в поликлинике. Мама работала на заводе плановиком. Но детство есть детство. Ездили и в лагеря, даже удалось однажды съездить в Крым по путевке.

А.К.: А что Вы можете сказать о том времени в целом?

Н.К.: Неплохое было время. Жизнь развивалась, жизнь улучшалась. Ничего плохого сказать не могу. Хотя, конечно, по печати знали о многих проблемах, трудностях.

А.К.: Могли бы рассказать о этапах своей биографии до войны?

Петергоф. Фотография сделана 22 июня 1941 г. 3-я справа стоит Нина Коробьина - студентка Библиотечного института

Н.К.: Школу я закончила в 1937 году. Мечтала заниматься химией, но не поступила в институт им. Менделеева. Не попала - пошла работать на завод, где мама работала, в химическую лабораторию. Познакомилась там с химией на практике, оценила возможности, в том числе и собственного здоровья, и отказалась в дальнейшем заниматься этим делом. В 1938 пошла в Библиотечный институт, поступила на факультет детских библиотек. Училась 3 года. В октябре 1941 года, 16 числа, нас выпустили. Институт уезжал, я оставалась в Москве с семьей.
Войну мы (студенческая группа. - А.К.) встретили в Ленинграде. Весной 1941 нас от института отправили в Ленинград на производственную практику на 2 месяца - вот так мы и попали в войну. В июне нас уже оттуда выпроводили. 22 июня мы гуляли около Самсона, фотографировались своей студенческой группой и слушали речь Молотова. Есть даже фотография у меня дома, где все стоят лохматые, встревоженные. В тот же день обстановка в Ленинграде резко изменилась. Ленинград ведь к тому времени уже пережил Финскую войну, у них был опыт. И сразу весь транспорт был мобилизован на военные нужды, стеклянные витрины магазинов закрывались мешками с песком. И выбраться из Петергофа было очень сложно. Нам пришлось ехать на катере, когда над нами уже сверкали ракеты. Когда мы приехали в общежитие (у Кировского моста), где были огромные стеклянные окна, наблюдали налет. Это было первое военное впечатление.

А.К.: А Вы помните реакцию остальных?

Н.К.: Переживали, конечно. Потому, что у многих наших девушек были мужья, которым предстояло идти по призыву первой очереди.

А.К.: Вы помните, какие мечты, планы у Вас были до войны?

Н.К.: Планы, естественно, нарушились. Мы должны были учиться еще три года, а тут нам прочитали сразу курс лекций за четвертый курс, потом отправили на окопы: копали эскарпы против танков, - а затем только получили дипломы.
Получили диплом - надо было искать работу. Повезло мне: встретила институтскую преподавательницу, покойную Софью Ивановну Максину, и она мне сказала, что в Библиотеке им. Ленина готовится открытие детского читального зала, посоветовала мне туда пойти.
Пришла я в ноябре месяце. Мне сказали: действительно, готовится, но приказа пока нет, посоветовали прийти позже. Так до декабря я все узнавала. А потом мне предложили оформиться на работу пока в общий читальный зал, на кафедру выдачи из основного хранения. 6 января 1942 года я начала работать в Библиотеке. И до конца. Уже с ней не расставалась.

А.К.: Каким было Ваше первое впечатление о рабочем месте, о Библиотеке?

Н.К.: Читателей приходило много. Не знаю, какой состав читателей был до войны. Уже в войну состав читателей был совершенно определенным: приходило много военных. Запросы бывали разные. Приходилось делать и разную работу. Был даже случай, когда нам довелось выполнять справку, хотя в библиотеке был справочный отдел. Тогда к нам, в общий читальный зал, поступил звонок из госпиталя в Мурманске. Им срочно нужна была литература о мхах: какие виды мха можно использовать для лечения раненых. Пришлось нам подниматься в свой фонд, на третий этаж, и искать в книгах, какие виды мха есть. Приходилось и комсомольские обязанности исполнять. Комсомолкой я была. Даже замещала секретаря, поскольку он не всегда был на месте, а задания районного комитета поступали: выделить людей на строительство метро или на дровозаготовки, или на торфоразработки. Когда надо было срочно, выбирали из тех, кто был, кто мог поехать, и отправляли.

А.К.: Теперь обратимся непосредственно к Вашему переходу в детский читальный зал…

Н.К.: В марте, наконец, состоялось постановление об открытии детского читального зала. Нас взяли четверых, - пока еще не было заведующей залом, - чтобы подготовить фонды. Если говорить об истории, то еще до этого была попытка создания детского читального зала, и отбор литературы в резервных фондах проводился, но предварительный. Нам пришлось повторно, с учетом институтских знаний, просматривать, отбирать то, что действительно нужно, отсеивать то, что не требовалось. Потом все эти книги необходимо было перевезти из резервных фондов в помещение, которое было для этого предназначено, обработать их, написать каталожные карточки. Все надо было делать вручную, тогда еще не было техники, машинок тоже, да и не умели мы печатать на машинке. В апреле была назначена заведующая Клавдия Павловна Анохина. Стали размещать эти фонды на красивых полках… Вы представляете себе этот зал? Никогда там не были? Очень красивый зал. Когда мы туда пришли, там в глубине стояла статуя П. А. Румянцева-Задунайского. В другом конце зала стоял портрет Н. П. Румянцева, красивый очень; скульптура "Миръ" известного скульптора Канова, скульптура "Погорельцы" - все очень красивое. Стеллажи - красное дерево, они идут по бокам зала, довольно высокие.
У нас фонды были небольшие - мы занимали пока 3-4 нижние полки. Отделяли литературу для самых маленьких от литературы для тех, кто постарше. Наконец, 10 мая к нам пришли первые читатели - ребятишки из окрестных мест. С удовольствием прибегали, читали. Школы не работали, родители были рады, что могли их пристроить.
На двадцать четвертое было назначено торжественное открытие читального зала. Мы его готовили. Мне, в частности, довелось ездить к Маршаку, уговаривать его принять участие в этом торжественном мероприятии. Была очень приятная встреча. Самуил Яковлевич встретил нас очень любезно, усадил, рассказал чем занимается, спросил, что мы от него хотим. Мы рассказали: состав читателей - дети, будут родители, будут учителя, так что он может широко выбирать, с чем выступить. Он нам почитал свои стихи для детей, переводы из Бернса, и дал свое согласие. Единственное, он сказал, что может помешать его участию, - это состояние здоровья. Он очень плохо себя чувствовал, у него была тяжелая астма. Но, тем не менее, он не отказался.
Очень приятной была встреча на самом уже вечере с поэтом И. Уткиным. Он приехал прямо из госпиталя, с перевязанной головой, читал свои стихи, преимущественно о войне. Естественно, был Л. А. Касиль. Он тогда был в расцвете сил.
После этого началась обычная трудовая жизнь. Но мы не только обеспечивали читателей книгами. Проходили очень интересные встречи и с планетарием, с зоопарком. Привозили даже животных, небольших. Тигров, слонов (смеется) не привозили. Естественно, встречи с писателями. Обычно проходили в самом большом читальном зале. На какое-то время прерывали чтение, но заранее люди знали, готовились к нему. Это не было для них неудобством.
Вначале детей делили на 2 категории: совсем маленькие и побольше. Потом - еще отдельные группы: с 5 по 8 класс и более старшие. Выделяли их на отдельное обслуживание, на отдельные кафедры выдачи.
В основном, я занималась подготовкой справок, библиографии для среднего и старшего возраста, и обслуживанием, конечно. Там я работала до 1950-х годов.
В 1952 или 1953 году вызвали в партком и сказали: детский зал без тебя обойдется, а нужно вернуться на обслуживание взрослых читателей, - и назначили меня заместителем заведующего отделом обслуживания. Так я вернулась ко взрослым читателям.

А.К.: Странно, но в Вашем рассказе нет упоминаний о войне. Неужели она не сказывалась на работе?

Н.К.: С самого первого дня, как я пришла в Библиотеку, меня зачислили в формирование гражданской обороны. Размещалось оно в том помещении, где сейчас находится медпункт, и в тоннеле. Мы должны были дежурить в штабе по графику, оставаться после работы, ночевать. Как только поступал сигнал воздушной тревоги, нам надлежало брать телефонный аппарат и - бегом на крышу, там этот аппарат включить, доложить, что дежурный на пост прибыл, и следить за обстановкой.
Огромная зенитная батарея стояла на крыше книгохранилища. Как только начиналась воздушная тревога или появлялся признак самолета, так оттуда раздавались залпы. Осколки сыпались на нас, "зажигалки" - приходилось их сбрасывать, тушить. Мы поднимались на крышу корпуса "В", там, где дирекция. Кроме того, проводились учения. Я попала в команду химиков-дегазаторов. Нужно было учиться надевать костюм химической защиты, приходилось возить дегазационную тележку (пока только по тоннелю), а позже меня отправили - в 1944, наверно, - на курсы гражданской обороны, химзащиты. Там уже, на поле, знакомили нас по-настоящему - как полагается дегазировали. Ослабленные, конечно, газы, но все-таки химическое оружие. После этого я была уже командиром звена.

А.К.: Взяли, наверно, благодаря знаниям в химии?

Н.К.: Да нет… Но, может, кто знал и учел мои знания в химии.
Потом работа на торфоразработках в Шатуре. Поля, торф заливные. Массу торфа определенным образом делали жидкой, заливали на поля и ставили на них бригады для его обработки. Что значит обрабатывать: не на мокром поле, а когда немного подсохнет, машина резала торф на куски, и наша задача была сушить этот торф - переворачивать его куски, что было довольно сложно, так как они не хотели отрываться от земли (смеется). Это одна сторона. Была и другая, бытовая.
Поселили нас в клубе, где до этого жили торфяницы, которые снабдили нас разными неприятными насекомыми. Так что иногда на поле приходилось на солнышке поджаривать вшей, вычесывать. Но потом над нами сжалились, из этого клуба нас переселили на чердак, на солому. Там уже было легче, там помещение проветривалось. Тогда уже другая трудность - холод, потому что чердак продувался сквозным ветром. По городу тогда затемнение было, никаких огней не горело. Тревоги случались очень часто. Особенно - как 7 часов, так гудело: беги в бомбоубежище или на крышу.
Но мы мало ходили в бомбоубежище. Хотя один раз с сестрой - в подвал нашего дома - мы забрели. Мама-то работала на заводе, отец был на фронте. Забрели туда. Было очень страшно. Грохнулась бомба по соседству. Слава богу, не разорвалась. Разрушила ближайшую школу - через три дома от нас.
Но мы уже на тревоги не реагировали: если не надо было дежурить, оставались дома.

А.К.: Как же, не страшно было?

Н.К.: Страшно, а что делать? Что это бомбоубежище? Если бомба попадет в подвал, бомбоубежище не спасет. "Щели" во дворе были - если в дом попадет, дом разрушится, "щели" засыплет.
И еще такая деталь: прикалывали себе деталь - светящийся значок. Этот сигнал был, чтобы не налететь друг на друга. Идешь по улице, а тебе навстречу маленькие огонечки, как светлячки.

А.К.: Какое у Вас осталось главное воспоминание о войне?

Н.К.: Самое-самое - День Победы. Услышали сообщение ночью, часа в три. Побежали по нашему дому люди, стучали во все двери и кричали "Победа!". Все отправились кто куда, по своим рабочим местам. Мы прибежали в библиотеку, обнимались, целовались. А потом все побежали на демонстрацию на Красную площадь. Причем никто нас не организовывал, сами бежали. Но дойти нам все равно не дали.
По дороге встречались военные. Как только их видели, хватали, обнимали, целовали и кверху подбрасывали. Было очень празднично, несмотря на то что дождь нас поливал.
А из военных воспоминаний - отец был на фронте, и много переживаний с этим связано было. Он начал ездить с санитарным поездом, а потом стал начальником эвакогоспиталя. Приходилось ему и под бомбежками оперировать раненых. Его сначала ранило, потом контузило. Лежал в госпитале, вышел - опять поехал лечить. Вернулся он только в начале 1946 года. Вернулся больной - туберкулез открылся. Потом, видно, сказались ранения, появился рак, и в 1953 году он умер.
И еще: поездка в Хатынь и на место концлагеря под Ригой. Экскурсионная поездка в Хатынь проходила сразу после войны. Это - деревня в Белоруссии, которую сожгли немцы. Колокола там звонят непрерывно, и каменное здание, где сожгли всех жителей Хатыни. Собрали их туда, закрыли двери и сожгли. Никого, ничего не осталось. Вместо домов стоят столбы с колокольчиками, и - постоянный звон. Оставляет очень тяжелое впечатление. Как и помещение концлагеря. Потому что там уже были выставлены предметы, вещи, сделанные из волос людей. И само помещение, где содержались пленники, - темное, холодное, каменное, с маленькими камерами и печь, в которой сжигали заключенных… Очень сильное впечатление. Детские ботиночки, крошечные. Это особенно потрясало. Ладно, взрослые гибнут, но когда еще и дети, вот такие (показывает согнутыми большим и указательным пальцами), крохотулечки…

А.К.: Нина Антониновна, хотел бы уточнить: Вы в рассказе о работе библиотеки в войну сказали "тоннель", что это?

Н.К.: Тоннель - он и сейчас существует - за углом у медпункта, соединяет старое здание с новым (Дом Пашкова и главное книгохранилище. - А. К.). Но старое сейчас не действует, поэтому тоннель не работает. Тогда по нему перевозили фонды из старого в новое, хотя оно и не было достроено. Нам разрешили занять восемь первых этажей. Все вручную, на тележках, в ящиках, метровых, с большими ручками. Снимали всю полку, укладывали в один ящик и несли до тележки, катили ее к новому зданию и на руках поднимали на этажи. Но это было до меня. Я же столкнулась с этим уже после войны, когда книги возвращали из эвакуации.

А.К.: Какую песню Вы считаете главной песней о войне?

Н.К.: В воскресенье (20 марта.- А. К.) были в Библиотеке "Русские басы", исполняли военные песни. Так вот мы шепотом подпевали все песни. Так что все песни, которые были в военное время, мы знаем и поем до сих пор, когда встречаемся здесь, в совете ветеранов. На концерте мы не знали только одну песню - "Анюта".

А.К.: Война закончилась, люди стали возвращаться с фронта. Какими они стали за войну? Как сложилась Ваша жизнь после войны?

Н. К.: Возвращались… Пришел Марк Митрофанович Клеменский без руки, пришел Николай Никитич Минин без руки - были в ополчении. Вернулись они раньше остальных, и сразу включились в работу. Минин заведовал общим читальным залом.
Женщины-фронтовики стали возвращаться. У них, тех, кто пришел с войны, было уже совсем другое отношение ко всему. Работали на совесть. Не ждали, когда тебе напомнят, видели сами, что нужно делать, и работали. Сами предлагали, делали. Видели пыль, мусор - убирали, не ждали, пока придет уборщица.
Расширился спрос читателей, состав: больше стало молодежи, студентов. В войну их было поменьше. Читальные залы наполнялись очень быстро. При нас открывались новые залы. Все принимали участие в подготовке их открытия.
Проработала я до 86 года, когда ушла на пенсию. Правда, тут же меня завербовали в совет ветеранов (смеется).